Почти шесть веков возвышается над седым Волховом Старо-Ладожский Успенский монастырь. Немало на Руси обителей исторически более значимых, и все же, пожалуй, не сыскать другого монастыря, в истории которого так типично и ярко запечатлелась бы вся история отношения властей к Русской Православной Церкви.
От древнерусских времен сохранился в обители только Успенский собор с остатками древних орнаментов на цокольной части, в буквальном смысле поднятыми из земли, да еще – смутная легенда о пребывании в монастыре преподобной Анны Кашинской... Во времена смуты монастырь был разрушен, воссоздали его уже при царе Михаиле Федоровиче... Ну а петровская эпоха заливалась в Успенском Старо-Ладожском монастыре слезами опальной царицы Евдокии. Ее перевезли сюда 20 марта 1718 года, когда шел розыск по делу царевича Алексея. Здесь оплакала царица Евдокия кончину своего сына, погибшего под пытками в Трубецком раскате Петропавловской крепости.
Екатерининскую эпоху Успенский монастырь запомнил именем нашего гениального полководца А.В.Суворова, квартировавшего тогда со своим Суздальским полком по соседству, в Новой Ладоге...
Только, кажется, в царствование Павла и его сыновей – Александра I и Николая I – освобождается Русская Православная Церковь от петровских и екатерининских тягот, тогда и начинает возрождаться древнерусская святость... В Успенском Старо-Ладожском монастыре это возрождение было связано с именем игуменьи Евпраксии, которая, как сказал Е.Поселянин, почти в наши дни воскрешала заветы лет древних.
Жизнеописание схиигумении Евпраксии было составлено Елисаветой Шаховой, бывшей послушницей Успенского монастыря, со слов схиигуменьи Евдокии и иных людей, знавших подвижницу или её духовных дочерей.
Впервые это жизнеописание было издано в журнале «Странник» за март 1860 года. Через 11 лет оно было переиздано в «Историко-Статистических сведения о Санкт-Петербургской епархии» (далее ИСС) . Данное издание почти дословно воспроизводило текст журнала «Странник», но, всё же с некоторыми разночтениями.
С тех пор практически во всех книгах, посвящённых Успенскому Староладожскому монастырю, большая часть материалов посвящалась именно схиигум. Евпраксии. Даже другому историческому событию – пребыванию в монастыре в XVIII веке насильственно постриженной Евдокии Лопухиной (первой жены Петра Великого) уделялось значительно меньшее внимание.
Однако почти в каждом новом издании материалов о монастыре и, соответственно, о схиигум. Евпраксии, появлялись факты, отсутствующие в более ранних изданиях. К сожалению, не всегда удаётся проследить их источники. Архивные же данные, относящиеся к данному периоду существования монастыря, как отмечалось ещё в дореволюционных изданиях, ещё тогда были крайне разрознены и не систематизированы.
Однако то внимание, которое уделялось личности схиигум. Евпраксии при описании многовековой истории этого древнего монастыря, позволяет предполагать, что готовилась её канонизация, не состоявшаяся из-за 1-й Мировой войны, революции и последующих катаклизмов в России.
В послереволюционных же изданиях упоминания о схиигум. Евпраксии исчезают почти полностью.
Но схиигум. Евпраксия и её подвиги всё же сохранились в памяти местных жителей. Они продолжают почитать как святыню выкопанный ею колодец у подножья Абрамовой горы, называя его «святым». Само же имя Евпраксии в настоящее время почти забыто.
Жизнеописание
Сведения о рождении схиигум. Евпраксии, в крещении – Евдокии Нахотининой, весьма противоречивы. В публикации журнала «Странник» утверждается, что она была из духовного звания: дядя ее был придворным протоиереем; а сестра и племянницы ее были в замужестве за дворянами.
Но сведения из других источников противоречат этой публикации. Дело в том, что в указе Консистории (18 декабря 1777 года за № 976) и в рапорте настоятельницы (30 декабря 1777 г.) Евдокия именуется купеческою дочерью . Пожалуй, самыми достоверными являются данные о том, что Она родилась в семье купца г. Торопца в 1734 году (по некоторым данным — в 1733 г.).
Далее, по имеющимся публикациям, мы знаем, что Евдокия возлюбила безбрачную жизнь, и вероятно, для избежания понуждения родственников к супружеству, умыслила оставить дом дяди своего, где жила в сродстве после родителей, и, тайно водимая свыше призванием, в 1758 году страннически достигла Арзамасского Алексеевского монастыря Нижегородской губернии.
Это был один из духовных центров того времени, связанный с Саровской пустынью , отличавшийся тогда благочестием и строгостью жизни постниц-сестер. Проживши в этом монастыре три года, она, по случаю упразднения монастыря, вместе с прочими сестрами, была переведена в Арзамасский же Никольский монастырь, в котором пробыла семь лет.
Подробности новоначального вступления в монашество Евдокии (Евпраксии) остались малоизвестными; смиренная подвижница не любила вспоминать и оглашать трудов своих, и не много сообщила о них впоследствии другу и спостнице своей схимонахине Евдокии, пред которой, как пред самовидицей, не могли быть утаены только последние подвиги и труды Евпраксии.
Евдокия (Евпраксия) была небольшого роста, но здорового и крепкого, хотя тонкого телосложения, и несла различные труды послушания в Арзамасской общине, где провела цветущие годы молодости в повиновении и строгом постничестве. В начале она не могла переносить суровости скудной пищи тамошних постниц, которую составляли одни грубые овощи, часто без масла и без всякой приправы: привыкшая к городскому прихотливому столу, юная подвижница с трудом питалась одним ржаным хлебом и, незнакомая еще с алчбой воздержания, принуждена была употреблять его не так умеренно, как бы требовало ее рвение к постничеству. Это затруднение приводило Евдокию в сокрушение, которое изливала она в молитвах со слезами, и скоро была утешена Богом, даровавшим ей силу для подвигов воздержания. Наконец ее постигла долговременная и тяжкая болезнь, которая привела ее в совершенное расслабление. Она лежала простертою на постели, без всякого движения, свидетельствуя о жизни одним слабым дыханием: окружавшие ее сестры ожидали уже скорой ее кончины. Однажды, во время праздничного всенощного бдения, запертая одна в келии, полумертвая Евдокия вдруг послышала стройное пение приближающегося издали хора, который пел согласно тропарь Успения Богородицы: «В рождестве девство сохранила еси…», и прочее. При последнем стихе тропаря: «избавляеши от смерти души наши», болящая увидела ясно, в дверях своей келии, светоносную икону Успения Божией Матери, которую два высокие благолепные мужа, в архидиаконских стихарях, внесли и поставили перед одром ее. Видение было так живо, что страждущая помыслила, что Бог внушил сестрам мысль – поднять эту икону, и освятить болезненное ее злоключение молебством. Болящая с горячим умилением сердца устремилась взором и мыслию к изображению Пречистой, которое вдруг одушевилось, и сама Изображенная восстала с одра своего на иконе, сошла с нее и простерла десную руку к расслабленной, со следующими словами: «Возстань и укрепляйся в силах: ты еще должна послужить Мне много!»
Возвратившись от службы, сестры удивились, что Евдокия совершенно исцелилась и здорова. С того времени она непрестанно имела в уме и сердце таинственное видение Матери Божией и прилежно молилась Ей, чтобы Она совершила над нею свое обещание.
В скором времени пребывание Евдокии в Арзамасе сделалось известным ее дяде, и он немедленно прислал письменный вызов вытребовать свою племянницу из обители в Петербург. Но люди недолго могли удержать избранную Божию, влекомую к святому призванию силою промысла. Самый вызов и приезд Евдокии в Петербург послужил ей к исполнению звания Божия. Вероятно, услышав о существовании близ Петербурга обители Успения Богородицы, она снова в 1768 году оставила дом своего дяди и, в сопровождении старого и верного слуги, направила путь свой к Старой Ладоге; достигнув же этого города отпустила слугу в дом дяди, с объявлением непоколебимого намерения вступить в число сестер обители Успения.
Успенский монастырь находится в Старой Ладоге, на берегу Волхова. Основан он был во второй половине XV столетия возле храма Успения Пресвятой Богородицы XII века и первоначально существовал как мужской. Его историческая судьба тесно связана с судьбою Старой Ладоги. С конца XVI и в особенности с начала XVII века Ладога сильно страдала от опустошительных набегов шведов; это неминуемо отзывалось и на безопасности самого монастыря.
В 1611 году он был совершенно разорён войсками Делагарди. Но запустение его продолжалось весьма недолго. В 1617 году, с разрешения царя Михаила Федоровича, старица Акилина возобновила его в виде женской обители…
По количеству инокинь обитель была довольно значительная; управляла ею игуменья . В начале XX в. Староладожский Успенский монастырь насчитывал более 200 монахинь и послушниц . Закрыт монастырь был в 1919 году .
Монашеский постриг и настоятельство Евпраксии.
К моменту прибытия в обитель в 1768 году Евдокия была уже в совершенных летах. Игумения Евфимия приняла ее благосклонно и отвела ей особую келию. В ней-то Евдокия начала подвизаться в молитве и богомыслии, пребывая неисходно в молчании, посте и бдении, ни о чем житейском не заботясь, и питаясь исключительно одним ржаным хлебом и кувшином квасу, что приносила ей, по усердию, некая Ладожская женщина, один раз в неделю. Только Бог был зрителем сокровенного и безмолвного ее жительства. Исключительным послушанием ее было чтение псалтири. Имея мужественный, неустрашимый дух и крепость в телесных подвигах, Евпраксия читала одна, по ночам, над покойниками в церкви, не наблюдая очереди с другими сестрами, потому что любила хранить спокойствие их и заступать собою немощь ближних.
Но однажды, как она читала псалтирь, в глухую осеннюю ночь, в пустой церкви, над покойником из мирян, ей привиделось, что мертвец вскочил из гроба, и бросился к ней с угрожающим видом. Устрашенная приведением, она едва добежала до своей келии и упала без чувств на пороге ее, где сестры, идя к утрени, нашли ее в обмороке. Это вражеское наваждение Евпраксия приняла со смирением самоукорения, и с того времени остерегалась уже полагаться на свою смелость.
Наконец приблизилось установленное Богом время к прославлению смиренной служительницы, работавшей Ему втайне. Преемница игумении Евфимии, Александра Матвеевна Шубина, особенно уважала Евдокию. Она в декабре 1777 года постригла ее в мантию с именем Евпраксия и объявила ей свое намерение – представить ее своей преемницей, с согласия всех сестер. Несмотря на упорные убеждения Евпраксии – оставить ее в чине монахини и не возлагать на нее достоинства, которое казалось ей выше ее сил, представление игумении было утверждено указом.
2 февраля 1779 года монахиня Евпраксия была посвящена преосвященным Гавриилом, архиепископом Новгородским и Санкт-Петербургским в сан игуменьи Успенской обители в Благовещенской церкви Александро-Невской Лавры, а игуменья Александра (Шубина) была переведена в Новгородский Сырков монастырь. Таким образом Евпраксия была посвящена в сан игуменьи на сорок пятом году своей жизни, на двадцать первом году пребывания в монастыре, и на втором году по пострижении.
Образ жизни и подвигов ее должен был измениться, но стремление души ее к Богу не ослабевало. Преданная попечениям нового своего звания, боголюбивая Евпраксия вступила в действительное служение Пресвятой Предстательнице смиренной ее обители, по бывшему предречению.
Число подвизавшихся в монастыре почти постоянно ограничивалось двадцатью сестрами, из которых всегда составлялся полный штат (17) монахинь, кроме двух-трех послушниц. Евпраксия была разборчива в приеме нововступающих и неохотно принимала всякую приходящую (особенно из молодых), избегая неприятных, или неудовлетворительных последствий необдуманного, либо вынужденного обстоятельствами вступления. Впоследствии, по обретенной уже ею свыше благодати, она каждой приходящей в ее обитель, или прибегающей к ее совету, точно нарекала приличный выбор жизни и проницательно усматривала свойства и расположение ее души. Общий образ жительства в ее обители заключался во внимательном стоянии в церкви на всех богослужениях, которые всегда исполнялись благоговейно и чинно, — в чтении псалтири по усопшим, и в послушании, правильно разделяемом между сестрами.
Сама игумения никогда не имела более одной, особой келейной, хотя впоследствии в ее келии помещалось до девяти неимущих монахинь.
Евпраксия не изменяла древнего устава монастыря, который никогда не был общежительным, и всегда более подходил к отшельническому или скитскому роду жительства. По большей части, сестры жили в согласии, то есть, по две келии. Молодых игумения всегда поручала старицам, не позволяя никоторой жить без руководства, на своей воле.
Милосердие Божие неусыпную попечительность Евпраксия венчало преуспеянием сестер в благочестии: многие из них были строгими подвижницами, некоторые сподоблялись утешительного извещения о их кончине и предузнавали ее приближение.
Распрям, молвам, суетным дружествам, ради угощения, вредным союзам, не было место в ее обители. Каждая сестра, по силе своей, подвизалась нелицемерно о своем спасении, имея себе зерцалом внимательную и труженическую жизнь матери настоятельницы, которая неуклонно назидала их словом и делом. Евпраксия искренно любила их всех, как истинная мать – детей своих, и вникала всегда во всякую их нужду, помогая душам их утешением или полезным обличением, и стараясь по возможности их облегчать недостатки в потребностях содержания.
Она чрезвычайно любила благолепие церкви, всегда заботилась об освещении ее при службе, не допуская никогда зажигать пред иконами обгорелых свечей, или огарков, и вообще строго соблюдала всякий порядок, почитая отсутствие благолепия и беспорядок в церкви, как внешний, так и внутренний, за святотатственный поступок против Богопочитания.
И, не смотря на то, что ни сестер не обременяла она сбором, ни сама не прибегала ни к каким исканиям прибытков, — обитель ее не оскудевала в средствах, необходимых к умеренному и простому роду жизни того времени, и церковь всегда сияла чистотою, порядком и приличным освещением не только в праздничные торжества, в которых всегда горела люстра, но и в повседневные службы.
В торжественные дни годовых или храмовых праздников, в обитель стекалось много духовенства из окрестностей, на соборное служение; а в праздник Успения Богородицы, посещали ее архимандриты из Невского монастыря, по назначению самого митрополита, из личного уважения к достойной настоятельнице. Смиренная Евпраксия встречала их колокольным звоном, и сама исполняла это служение своими руками; потом сходила с колокольни приветствовать священных гостей, с поклоном до земли, как бы приемля в лице их собранных Богом к честному Успению святых апостолов.
Неоднократно, по вере ее, являлась ей чудесная помощь Божия в случае недостатков или затруднительных обстоятельств. При оскудении церковных потребностей неожиданно посылалось в обитель довольное приношение всего нужного, часто от неизвестных лиц, из самой столицы, где скоро имя Евпраксии сделалось известным и привлекло к ней много почтенных особ, как светских, так и духовных. Она была лично уважаема многими достойнейшими архипастырями и архимандритами своего времени. Архимандрит Феофан Новоезерский, Назарий Валаамский, Федор Ушаков, известный основатель Санаксарской пустыни, особенно уважали ее, имели всегда с нею духовное общение и называли ее своею сестрою.
Милостыню, получаемую от Христолюбивых дателей и благочестивых помещиков, разделяла она сестрам поровну, имея с ними одинаковую долю, не как начальница, а как одна из них. Милостыня эта, по большей части, состояла в разных запасах, а иногда в белье и деньгах. При получении такого приношения, Евпраксия призывала всех монахинь, и, не отлагая времени, делила между ними полученное.
Часто рыбаки, отправляясь на лов, приходили к ней заблаговременно, прося ее благословения, и потом, по благополучном возвращении, приносили ей от усердия значительную часть своего лова, или закидывали на ее долю особую тоню, и добывали неимоверное количество рыбы, которую она немедленно разделяла между сестрами; а при меньшем лове, не оставляла для себя ни одной рыбы, деля сестрам по половине: так-то была она точна в справедливости, и любила во всем предпочитать пользу сестер своей собственной. Свидетельницею такого чудного лова раз была одна именитая Тверская помещица, посетившая Ладожскую обитель, собственно из уважения к достохвальной ее настоятельнице, по слухам о ее подвигах, достигшим самой Москвы.
Больные, немощные, умирающие сестры, пользовались особенным ее вниманием и услугами. Когда же смерть похищала одну из среды их, - Евпраксия имела обычай поручать казначее или старшей монахине – издерживать оставшиеся в келии умершей, запасы, в течение всего сорокоуста, на принятие причта, сестер и нищих, а деньгами, если находились, уплачивать за церковное поминовение и чтение псалтири; потом в сороковой день призывала всех сестер в келию покойной, и разделяла им все имущество, на поминовение души усопшей, или просто предлагала взять, из вещей и одежды то, что каждой более было нужно, не удерживая за собой ни одной даже сущей безделушки, и сама никогда не участвовала в поминках. Келия оставалась свободной до вступления нового лица, которому отдавалась или без платы, или с незначительным взносом, - смотря по средствам, - в общую казну обители, которую она, в урочное время, также разделяла сестрам, вскрывая кружку в полном их собрании; а свечную сумму употребляла на все необходимые расходы монастыря.
Инокини, имевшие достаток и привыкшие в мире к удобствам жизни, могли строить келии свои по своим способам и обычаю; но вообще в их собрании сохранялась простота, во всех оттенках жизни. У самой игумении никогда не бывало пиршественных столов, или изысканного угощения. При недостатке запасов к угощению именитых гостей, ей иногда помогало усердие соседнего помещика, сад которого осеняет и поныне стены монастыря, прилегая к самой его ограде. Внимательность благочестивых соседей неожиданно, без заботы Евпраксии, устраивала приличный завтрак, который приносился готовый на подносе, в настоятельскую келию.
Промысл Божий всегда обильно снабжает всем необходимым тех, кто беспопечительно уповает на Него Единого, и самым чудесным образом содействует благим начинаниям верующих. Стараясь о благоустройстве своей обители, Евпраксия употребляла все возможные средства на украшение храма. Начав постройку колокольни и не имея сбора по городам, для умножения своих доходов, она была поражена неутешно скорбию в недостатке денег, необходимых для начатого дела. Это затруднение повергло ее едва не в уныние: столько Бог попустил подвижнице опечалиться и отягчиться заботою! В сокрушении своем она призвала к себе любимую свою монахиню Елпидифору , и сообщила ей искренно всю горечь неутешной своей печали. После многих увещаний и старания ободрить унывающую, монахиня Елпидифора, одушевившись силою веры и надежды на заступление Матери Божией, предложила игумении провести ночь на молитве вместе. Евпраксия затворилась в особой келийке и, утомленная бдением и слезными молениями, к утру погрузилась в тонкий сон и увидела пред собою окруженную сиянием, прекрасную девицу, в венце на голове и с жезлом в руках, которым она с тихостию погрозила ей и сказала: «Ты забыла, что мне поручено управление твоей обители, о которой я пекусь более тебя, и что ты служишь мне одною палочкой. О чем ты столько заботилась? Отложи печаль и будь спокойна» - Евпраксия в явившейся узнала святую великомученицу Варвару, икона которой находилась в верхнем приделе во имя святой.
Опомнившись от видения, Евпраксия поспешила выйти к сомолитвеннице своей, Елпидифоре, которая также провела всю ночь в прилежной молитве, испрашивая утешения своей матери. Елпидифора встретила ее донесением о прибытии в монастырь знакомой помещицы, госпожи Желтухиной, которая желает немедленно говорить с настоятельницей. Посетительница подала Евпраксии пакет с деньгами, именно на сумму, какой не доставало для окончания постройки, и рассказала обеим старицам о принятом ею во сне повелении от св. великомученицы Варвары, - вручить игумении Успенского монастыря суму денег, издавна отложенную ею на благочестивое употребление.
В первые годы своего настоятельства, Евпраксия, скорбя о лишении прежней беспопечительности и недостатке безмолвия, прибегла с горячим молением сердца к Богу, чтобы Он даровал ей возможность к исполнению молитвенного подвига, и была утешена таинственным гласом, указавшим ей тихое убежище в Абрамовском лесу, принадлежащее усадьбе Желтухиных. С того времени, она избрала уединенный пригорок, в чаще леса, местом молитвенного своего безмолвия, и отправлялась туда чрез мхи и болота, троекратно по постным дням седмицы, (исключая св. четыредесятницы, когда Евпраксия заключалась в келии, и от службы до службы читала стоя св. Евангелие) после ранней обедни в монастыре, который поручала до позднего вечера попечению казначеи. Так, через несколько времени, она приказала срубить из бревен небольшую часовню, под высокой сосной, и, своими руками ископав колодезь у самой подошвы пригорка, водрузила над ним большой деревянный крест. Колодезь этот служил как бы преддверием к избранному ею месту для ее высокого подвига: от него была проторена ею стезя к часовенке, вверх по пригорку, составляющему пред нею природную круглую площадку, среди которой всегда становилась подвижница совершать свое молитвенное правило. Оно состояло из чтения псалтири, акафистов и канонов, посланий Апостольских и Евангелия. Она носила с собою туда части святых мощей , молитвенные книги, свечи с огнивом, и еще старинную шпагу, - неизвестно, из опасения ли от нападения злых людей или с мыслию сломить рог гордости и самонадеяния: потому что, как будет сказано ниже, Евпраксия неоднократно доказывала, что уповала не на меч свой, а на силу и помощь Вышнего. И что значила робость против решимости мужественной жены совершать постоянно свои хождения во все времена года, в осеннее ненастье, в зимнюю вьюгу, в весеннюю грязь и летний зной – совершать хождения в глухой лес, в самую чащу его, зимой пробираясь на лыжах, по глубокому снегу, а в ненастье в мужеской тяжелой обуви, по тонкому болоту, во мрак позднего вечера, не боясь ни воздушных мятежей и страхований, ни воя волков и рева медведей? Евпраксия никогда не оставалась там до утра, но возвращалась к 10-ти или 11-ти часам вечера в обитель, не желая проводить ни одной ночи, вне ограды богоспасаемых своих овец. Уходя в пустыню, она всегда запирала свою келию, и потому зимой ночевала в нетопленой, не смотря на то, что провела весь день без пищи, в молитвенном стоянии, на площадке пригорка, вне часовни, куда входила только укрыться от ливня, или сильного вихря, при невозможности исполнять «правила» на открытом воздухе, или когда нужно было читать со свечей. Слабое тело ее часто покрывалось кровавыми рубцами, нося язвы вольных страданий от лютости либо зноя, или укушений лесных оводов и комаров. Вольная странница с самоотвержением пренебрегла мучениями тела, ради ощущаемого ею обильного утешения и преуспеяния духовного, в труженическом своем подвиге, в Абрамовской пустыне. Бог призирал милостиво на смирение и труд Евпраксии, утешая ее различно, то умиленным сокрушением сердца, радостотворным плачем и очистительными слезами, то таинственными гласами, и духовными откровениями, и часто являя ей видимое заступление.
Очевидцы рассказывали, что они были свидетелями того, как Евпраксия шла однажды на Абрамовщину на лыжах над землёй, не дотрагиваясь до снега.
Однажды сильная буря с быстротою пронеслась над святою обителью и окрестностями и свергла с церкви Успения главу с крестом, не причинив впрочем особенного вреда в монастыре, - и Евпраксии было повелено особым гласом или откровением, - упавший, тяжелый крест, обделанный по дереву железом, снести на Абрамовщину. Подвижница немедленно повиновалась, и водрузила крест на большом суке сосны, так что утвержденный крепко в суке, он и поныне осеняет кровлю часовенки. С той поры Евпраксия всегда имела с собою маленькую лесенку, по которой поднималась к кресту, вешала пред ним фонарь, с зажженной свечей, и совершала особое ему коленопреклонение.
крест оказался обладающий чудотворной силой. Извещённая о действующей через него силе благодати Божией, Евпраксия установила совершать ежегодно 14 сентября ст. ст., в день Воздвижения Честного Креста, крестный ход на Абрамовщину, из своей обители, с молебствием, перед прославленным крестом, водружённом на сучке сосны, ствол которой находится внутри часовни…
Монахиня Елпидифора.
В самый день чудного свержения бурей главы с крестом в Ладожской обители, - в далекой стороне, именно в глуши дремучих Брянских лесов, заслышала глас призвания Божия Евдокия, бывшая после сподвижницей Евпраксии и свидетельницей ее подвигов. Евдокия была из купеческого звания, уроженка Орловской губернии. Она в ранней молодости выдана была своими родителями замуж, и чрез два месяца супружеств осталась свободною вдовою. Имея особенное стремление к благочестию, Евдокия посвящала все свое время чтению священного Писания и жития Святых, и удалялась всякой суеты, ветреных утех и развлечений своего возраста. Внимательное углубление ее в описания чудного жительства древних Святых в пустынях и дебрях, внушило ей непреодолимое влечение последовать их образу жизни. Простота обычаев и свобода в жизни того времени способствовали привести немедленно в исполнение благочестивый порыв Евдокии: тогда не рассуждали о последствиях, и не заботились о будущем, но одушевлялись первым движением сердца. Евдокия рано утром вышла из дому родительского, где жила во вдовстве своем, и направила путь за заставу города, к густому непроницаемому лесу, с намерением начать посреди его пустынническую, трудную жизнь, подобную древней удивительной жизни прославленных святых пустынниц. Вошедши поглубже в лес, Евдокия стала на молитву, изливала горячие слезы из глубины сердца и умоляла человеколюбие Божие призреть на нее и наставить на совершение того, что угодно святой Его воле. Молодая ревнительница неотступно пребывала весь день, на одном месте, сменяя одну молитву другою, и являла Богу крепкое свое намерение – умереть, на месте, от изнурения и голода, в ожидании от Него единого помощи и вразумления, как совершить ей избранный подвиг. К концу дня, Евдокия, женщина нежного и слабого телосложения, привыкшая к удобствам жизни, утомившись от сильного напряжения, начала изнемогать в силах. В расслаблении, она поверглась на землю и приготовилась предать душу свою Богу, которого возжадала с таким чрезмерным вожделением, - как вдруг слуха ее тонкого коснулся некий звучный глас, возбудивший ее от близкого замирания следующими словами: «Выйди отсюда: здесь тебе не место. Иди и ищи монастыря, где безглавая церковь: там спасешься». Евдокия ощутила некоторую свежесть и возвращение сил, вместе с каким-то необъяснимым чувством ужаса, который понуждал ее скорее выйти из лесу. К вечеру она выбралась из чащи, и на выходе из лесу, встретила пастуха со стадом, который испугался ее бледного, изможденного вида и обгорелого лица, вспухшего и искусанного до крови лесными насекомыми, и хотел бежать; но Евдокия удержала его, умоляя именем Божиим указать ей дорогу к селению. Водимая необъяснимым чувством призвания, в течение десяти лет, Евдокия страннически обходила многие обители и пребывала иногда по два и по три года в одной, не располагаясь нигде постоянно; но где останавливалась, там вдавала себя в совершенное повиновения страницам и служила им в смирении и кротости сердца, с полным самоотвержением, и снова, влекомая чудною силою смотрения Божия, исходила с миром далее, ища места, где успокоить дух свой и утвердить свое жительство, по определению свыше.
Таким образом дошла она до Петербурга и посетила тогдашний Смольный монастырь, управление которого в то время находилось в главном распоряжении игумении Евпраксии, выбранной викарией, или правительницей монастыря, по Именному указу. Начальство вызвало Евпраксию из Ладоги на игуменство в Смольный; пустыннолюбивая старица смиренно просила, как милости, дозволить ей умереть в уединенной ее обители.
Поэтому преосвященный митрополит Гавриил, ценя монашеские достоинства и долговременную опытность ее в священном деле управления, 14 января 1786 года назначил ее управлять и заведовать всеми делами Смольного, не оставляя своего места, а помощницей ее и казначеей той обители поставило монахиню Анатолию, которая была обязана, во всяком своем распоряжении, отдавать ей отчет, и отправлять текущие бумаги на рассмотрение и утверждение Евпраксии.
Управление ее этими обителями, совершаемое в испытанном нестяжании и неусыпной бдительности, привлекло к ней особенное благоволение самого первосвятителя, который пожелал почтить пустынницу наперсным крестом; но Евпраксия отреклась принять эту почесть. Узнав ее лично, святитель полюбил мудрую и назидательную ее беседу, почитал ее духовною сестрою, и часто вызывал ее к себе в Петербург на душеполезное свидание, предпочитая пустынницу всем прочим настоятельницам первоклассных монастырей. Однажды, приехав к нему, по делам вверенных ей обителей, Евпраксия встретилась в митрополичьей приемной с двумя почетными игумениями, которые дожидались доклада о себе, с раннего часа утра. Поглядев на смиренную старицу, которая по клонилась им до земли и стала поодаль, они спросили ее, зачем она пришла к митрополиту. «Я имею дело к его высокопреосвященству», кротко отвечала Евпраксия.
«Напрасно будешь ждать», возразили те. «Владыка болен, и никого не принимает. Мы не первый раз, и сегодня долго дожидаемся доклада, хотя знаем, что владыка нас уважит». Евпраксия не отвечала ни слова. Вошел секретарь и, увидев ее, тотчас подошел к ней с поклоном и сказал: «Пожалуйте, матушка, к владыке: он никогда вам не отказывает и примет вас в постели. А вы извините, - прибавил он, обратившись к изумленным игумениям, - сегодня владыка никак не может вас видеть». «Кто же эта старица?» - спросили они поспешно. «Это госпожа Евпраксия, игумения Старо-Ладожского Успенского и викария Смольного монастырей, любимая духовная сестра нашего владыки».
Живя целый год в Смольном монастыре и слыша подобные рассказы о жизни и подвигах Евпраксии от стариц Смольного и от самой монахини Анатолии, Евдокия ощутила в себе нечто возбуждающее ее любовь к добродетельной пустыннице. Предаваясь сильному влечению души, она положила твердое намерение отправиться в Ладогу и, не смотря на самые убедительные и благосклонные предложения Анатолии, скоро получить постижение в Смольном, - немедленно поспешила туда. – Но нескоро совершилось над нею определение Божие, искушавшее ревнительницу в долготерпении. Пустынное расположение обители, наподобие маленького скита, малочисленность сестер, простота и согласие в их общежительстве, благочиние церковного служения, на котором неупустительно находилась сама игумения, со всем собранием, благоговейное ее стояние во храме, самый вид благолепной старицы, сияющий красотою внутреннего благообразия, сила и сладость кроткого ее слова, чувство необъяснимого влечения к ее достоинству, - пленили жаждущую душу Евдокии, и решили окончательный ее выбор пристанища. Со смирением и слезами припала она к стопам Евпраксии, умоляя принять ее в число сестер. Но Евпраксия показала явное сопротивление ее просьбам и, не трогаясь, по-видимому, никакими убеждениями, представила ей неудобство лишений и тяготу пустыннической жизни, несоответственной ее молодому возрасту и нежному сложению. – «Ты у нас соскучишься, - говорила она, - у меня собраны одни старицы, приобучившие себя издавна к строгой монашеской жизни. Пища у нас самая простая, способов мало, и тебе нет здесь сверстниц, с кем делить время. Не упрашивай и не докучай нам много; ищи себе более приличного монастыря».
Твердость старицы показалась столько неумолимою, что огорченная и плачущая Евдокия должна была ускорить выходом из обители. С неописанною горестью села она у святых ворот на камне, и разливалась в слезах, почитая себя много согрешившею Богу, и заслужившею праведный гнев Его угодницы, какою она почитала Евпраксию. В это время, проезжала мимо почтовая тройка и остановилась в слободе для смены лошадей. Оградившись крестным знаменем и предав себя воле Божией, Евдокия, со свойственным ей упованием наняла тройку и уехала в Петербург. Не медля нисколько, в первый же день приезда, она прибегла к знакомому ей в Невской лавре секретарю митрополита, и рассказала ему свое горе. Подумав немного, секретарь утешил Евдокию обещанием доложить о ней митрополиту и обнадежил огорченную, возможностью выходить особый указ о помещении ее в Успенском монастыре, не смотря на видимое сопротивление строгой старицы, обычно разборчивой и осторожной в приеме молодых.
На другой день митрополит приказал призвать к себе странствующую Евдокию, благосклонно принял ее и начал расспрашивать, до последней подробности, об образе ее странствования и жизни. Со вниманием выслушав искренний рассказ Евдокии, до окончательной ее неудачи ко вступлению в Ладожский монастырь, первосвятитель спросил ее, почему особенно она стремится туда, и узнав о сердечном ее влечении вверить себя руководству достойной уважения, добродетельной пустынницы, тихую и безвестную обитель которой она предпочла именитому монастырю, - мудрый и милостивый архипастырь изъявил ей свое одобрение и приказал секретарю написать игумении Евпраксии о помещении Евдокии в штатное число сестер, с преимуществом представить ее на первую вакансию к пострижению, вменив благочестивое ее странствие и послушание в разных монастырях, в течении десяти лет, вместо действительного обучения монашеской жизни.
Робкое опасение смиренной и кроткой сердцем Евдокии – насиловать расположение Евпраксии, святитель успокоил утешительным уверением, что она найдет Евпраксию совершенно удовлетворенною ее несмущенною выжидательностью и твердостью произволения. «Я знаю Евпраксию, - прибавил он. - Она всегда осторожно принимает молодых, и любит искушать их долго: но я уверен, что она мне предана, послушается с любовию, и верно сама тебя обласкает. Смотри, не послала ли она за тобою погони». Потом он спросил Евдокию о ее средствах и, узнав их недостаток, велел призвать к себе эконома лавры, и поручил ему снабдить ее на дорогу всем нужным. Добрый монах с усердием исполнил повеление своего владыки и обременил Евдокию огромным узлом с полотном, холстом и тонкой фланелью, приговорив: «Не отказывайся от милостивого благословения владыки; а что покажется лишним, разделишь с Успенскими старицами и приобретешь их расположение за свое усердие».
Обрадованная ревнительница не замедлила своим отправлением в Ладогу, где встретил ее неожиданно благосклонный прием мудрой старицы, действительно посылавшей вслед за нею служителя. Евпраксия приняла Евдокию с распростертыми объятиями, еще не читая указа, который также с готовностью привела в исполнение, любезно одобряя постоянство Евдокии, по сбывшемуся слову святителя.
По принятому обычаю – сдавать новопоступающих старшим сестрам, Евпраксия предложила Евдокии две келии: поступить келейницей или к двум сестрам из дворян, достаточного состояния, способным обеспечить ее содержание, или к одной старице монахине Капитолине, - и Евдокия, любя тесноту и повиновение, избрала последнюю. Вскоре узнала она из рассказов стариц о бывшей в их обители, десять лет тому назад, буре, которая обезглавила их церковь. По счету времени, в самый тот день и час, она услышала среди Брянского леса, вещий глас о своем спасении в монастыре с безглавою церковью.
В самом непродолжительном времени, Евдокия сподобилась пострижения в мантию и наречена была Елпидифорой. В доказательство своего особенного доверия к ней, Евпраксия начала приглашать ее с собою на молитвенное хождение в пустыню, разрешая ей, по немощи сил, вкушать пищу по возвращении. Евпраксия всегда шла впереди монахини, всю дорогу творя гласно молитву Иисусову, одну за другою, неспешно, и при каждой осеняя себя крестным знамением, с умилением следующий стих: «День скончавается, конец приближается». Взошедши на священный пригорок, она начинала совершать обычное свое правило на открытом воздухе, когда позволяла возможность. Елпидифора становилась с нею, внимая тихому пению молитвенницы, или иногда, от изнеможения, отдыхала неподалеку от нее. Таким образом Елпидифора сделалась верною свидетельницею многих чудных знамений благодати над своею духовною матерью, описание которых вкратце помещено в заключении, и, по запрещению самой Евпраксии, хранила их втайне, до блаженной кончины ее, а потом сообщила о них келейно сожительствовавшей с нею впоследствии монахине, которая вступила в Успенскую обитель, уже на последнем году жизни достоблаженной подвижницы, проведенном ею на покое. Эта монахиня пользовалась особенным расположением к себе Евпраксии, сподоблялась часто уединенной беседы с нею, исполненной утешительных о ней проречений, и была наречена от ней монахиней, еще за несколько лет до своего пострижения.
Но прежде повествования о честном преставлении старицы, должно еще упомянуть о бывших с нею искушениях и скорбях. Великий подвиг пустынного безмолвия и труженического хождения на молитву Евпраксии, равно как кротость и долготерпеливость ревнительной Евдокии, были подвергнуты великому искушению. По двухлетнем сопуствовании ей в пустыню, Елпидифора видела предварительный сон о постигшем ее вскоре гонении. Должно предполагать, что Евпраксия, в одно время своего прилежнейшего молитвенного подвига, по смотрению Божию, была искушена восстанием на нее сердечной ярости, с которой борьбу вела она каждодневно. Вот ненавистник добра, искуситель, начал сеять свои плевелы между доброю пшеницею, в малом собрании Успенских стариц. Где и когда не страдало общество воинов Христовых от нападений его, явных и тайных? И кто из обложенных плотию не искушался под его разжженными стрелами? В каком избранном, единодушном согласии не было и лжебратии, с самых времен Апостольских до нашего многоскорбного времени?
К концу третьего года Евпраксия не приглашала более Елпидифоры сопровождать ее в пустыню, быть может, по недостатку ее сил. Вскоре после того она начала часто обнаруживать негодование на Елпидифору; хотя последняя проходила в обители все послушания и не подавала никакого повода к укоризнам, которыми осыпала ее старица. Иногда раздражительность Евпраксии была столько упорна и огорчительна, что Елпидифора терялась в недоумении, чему приписать неприязненное к себе ее расположение, и горько плакала. Но к концу дня, или к самой ночи, воинственница Христова неожиданно являлась к ней в келию и со смирением, у ног ее просила у ней прощения, исполняя писанное: «да не зайдет солнце во гневе вашем»; повергаясь пред обиженной Евпраксия уверяла ее в неизменном к ней расположении и просила ее потерпеть во имя Христово ее раздражение, какого не в силах была удержать, и так утешала обиженную, что та умилялась и снова вдавалась в любовь к своей матери, забывая первую горечь, и стыдясь мыслей, соблазнявших ее во время смущения. Если же не удавалось ей окончить примирения с вечера, то она подзывала к себе Елпидифору на утрени, и при всех кланялась ей до земли, с своего места. Но на другой день, преимущественно по возвращении с Абрамовщины, Евпраксия снова встречала Елпидифору с раздражением и будто нарочно искала вины в ней, не смотря на невозмутимую ее кротость. Когда все монахини, по принятому обычаю, в мантиях провожали игумению из церкви до ее келии, - Евпраксия преследовала идущую за нею Елпидифору различными обличениями и обидными подозрениями, либо в течение дня призывала ее к себе для выговора в тех винах, которым она была не причастна. Это происходило или по воюющему на душу подвижницы духу ярости, или по клевете сестер, прельщенных и возмущавшихся противником против сиренной Елпидифоры, по его наваждению.
Попущенное к искушению обоих, гонение на Елпидифору умножалось более и более, и могло бы составить особое описание скорбей и борений иноческих. Ненависть стремилась поколебать твердость Елпидифоры и уничтожить доброе ее начинание; но чрезмерное искушение никогда не бывает оставляемо без заступления Божия. Не оставил Бог жезла грешных на жребии праведных. Елпидифора, приготовившись уже уступить невыносимому гонению и успокоить смятение других, переходом в другой монастырь, вдруг получила во сне извещение о скором прекращении искушения. Действительно, Бог покорил ярость под труд и смирение Евпраксии, и не только освободил ее от брани, но еще даровал ей силу носить тяготы и немощи других, с миром и любовью. При конце своего подвига, она терпела много поношения от подвластных ей и даже переносила самые грубые выходки своей келейницы, не только ничем не угрожая ей, но еще снисходя многим ее слабостям; а Елпидифору возлюбила более прежнего, поставила ее казначеей и совершенно имела ее своим другом.
Зависть начала открыто нападать на Евпраксию, в конце ее жизни, и покушалась лишить ее сана, носимого ею с таким достоинством с лишком сорок лет, пока, наконец, не достигла своей цели, заставив ее просить увольнения на покой. Блаженной памяти митрополит Михаил, лично посещавший пустыню почтенной старицы, из уважения к ее высоким иноческим заслугам, не принимал никаких донесений на Евпраксию, как о мнимом упущении общего порядка в обители, так и о неспособности ее управлять сестрами, по старости лет, и отвергал прошение самой Евпраксии об увольнении. Но по кончине Михаила оно было принято и утверждено его преемником, за полтора года до ее блаженной кончины.
Таким образом в июле 1822 года Евпраксия, на девяностом году жизни была уволена от управления монастырём с назначением ей пенсии по 100 рублей в год.
После увольнения на покой.
Прославляемая по имени в далеких странах, она не была познана своими домашними. Достохвальная ее цель удаляться в пустыню на суточное безмолвие, не была понята ими, исключая немногих ее учениц. Запоздав на молитве, она часто бывала встречаема с гневом ожидавшими ее у врат обители сестрами, которые дерзали обвинять молитвенницу в пустом бродяжничеств по лесам.
Наконец, устроив себе малую, тесную келию, Евпраксия вступила на покой. В последствии престарелые годы, она разрешала себе иногда укреплять свои, утомленные постническим подвигом, старческие силы, рыбной пищей, чаем и даже кофеем, употребляя тот или другой всегда за обедом, один раз в сутки. Жила она в келейке затворнически, без келейной; обед приносила ей одна монахиня, приходившая ей служить. Смиренно переносила Евпраксия свое одиночество, и даже разлучение с любимыми сестрами, которые не смели посещать ее, опасаясь ввести в подозрение настоятельницу, зараженную мнением, будто они ходят к своей матери с жалобой на нее. Но Евпраксия не вмешивалась в управление, и втайне скорбела о некоторых переменах в прежнем порядке, особенно о лишении ее храма двух древних видом благолепия, именно: о забелении стен его, издревле исписанных иконописными изображениями священных событий, или Святых ветхого и нового Завета, и о недостаточном его освещении, которое она так строго и ненарушимо соблюдала.
Воздыхания ее слышала одна верная и безмолвная ее наперсница, Елпидифора, которую иногда посещала она сама. Подозрения настоятельницы могли родиться из некоторых случаев, когда Евпраксия дозволяла себе заступаться за огорченных явною ее несправедливостью сестер, или испрашивать милости нуждающимся сестрам. Тогда старица приходила к своей преемнице и, как униженная просительница, становилась пред нею на колени (в девяностолетнем уже возрасте), тихо упрашивая ее оказать милость или снисхождение. Но та, имея неудержимо вспыльчивый нрав, иногда в пылу горячности своей, и не выслушивала ее убеждений, но вскакивала и с криком изливала над старицей гнев, приказывая одной из послушниц проводить ее до келии. Случалось вести достоблаженную именно той самой монахине, сожительнице Елпидифоры, особенно любимой Евпраксией. Подвижница уходила от настоятельницы с ясным взором безгневия, не давала вести себя под руку, но просто за руку, как ребенка, и всегда говорила с нею любовно и утешительно, рассказывая что-нибудь из деяний своей жизни.
Блаженная кончина.
Чудным образом было ей предвещено о близкой ее кончине. В числе многих видений, каких удостаивалась молитвенница, она часто видала древнюю, в Бозе почившую старицу Акилину, основательницу Успенского монастыря, обходящую в ночное время обитель, в мантии и с посохом в руке, и всегда исчезающую в стене соборной церкви, где под крайним окном, Евпраксия полагала по преданию или откровению, находились ее мощи. Многие монахини строгой жизни имели то же видение. За несколько дней до своего преставления, Евпраксия посетила свою спостницу Елпидифору и, войдя к ней, по молитве, осенила ее келию крестным знамением, обошла ее вокруг и, по многой, назидательной беседе, сказала: «Мы, быть может, более здесь не увидимся». Встревоженная старица умоляла ее объясниться прямо. Тогда Евпраксия открыла ей, что пришла благословить ее жилище пред своею кончиной. «Вчера, - сказала она, - поздно вечером, я услышала, что кто-то творит молитву под окном моей келийки, с легким стуком, в оконницу. Отвечая: «аминь», и думая, что это кто-нибудь из келейных игумении, я услышала тихий голос и слова: «Готовься к исходу: ты скоро соединишься со мной». — Я выглянула в окно, и увидела старицу в мантии и с жезлом, которая поворотилась уже от моей келии к мостику; но когда я вышла из келии с намерением настичь ее, она исчезла у меня пред глазами. Я поняла, что меня грешную зовет к себе, по воле Божией, моя возлюбленная старица Акилина».
На другой день, она почувствовала расслабление желудка и упадок сил телесных, но не ложилась и не изнемогала. Потом пригласила игумению и монахинь и, объявив им о приближении своей кончины, просила с умолением настоятельницу, погребсти ее в схиме, которую нашли, по кончине ее, в запечатанном ларчике с веригами и пакетом денег, на сумму двух сот пятидесяти рублей ассигнациями, с надписью: «на погребение и поминовение убогой Евпраксии». Это был сохраненный издавна собственный доход ее от чтения псалтири. Игумения предложила ей принять схиму явно и донести о том начальству; но она отвечала, что не возможно повторить обряда, давно уже совершенного над ней. По неизвестности кем и когда была она посвящена в великий образ, прошение ее не было исполнено настоятельницей, и верная ее наперсница, Елпидифора, обретенную по смерти Иерусалимскую схиму тайно подложила под честное ее тело в гробе. Она не открывала о посвящении своем и Елпидифоре: но на вопрос ее однажды, когда та увидела у нее под рясой схимонашеское облачение, отвечала кратко: «Бог послал мне ангела своего посвятить в схиму».
В последний день жизни, достоблаженная пожелала приобщения святых тайн и, по причине ослабления в силах, приняла святое причащение в келии, но еще на ногах; потом, проводив священника со Святыми Дарами до дверей келии, заперла сени, сама разостлала на полу в них рогозину, взяла в руки свое келейное распятие и зажженную восковую свечу, возлегла благолепно на рогожине, смежила очи, и тихо почила — до общего воскресения 23 сентября (ст. ст.) 1823 года.
Так рассказывала о последних ее минутах, приставленная к ней на это время монахиня. На обряд омовения тела, были призваны три духовные ее дочери, монахини Елпидифора, Иулиания и Павла, которые омывали его более своими слезами, текшими от уязвленного неутешною печалью сердца, при виде начавшегося неблагоговейного распоряжения вокруг их о выносе и о прочем. Совершая обряд с достодолжным почтением к честному телу подвижницы, осиротевшие инокини не опомнились, как устроилось оно в их руках в сидячем положении, точно будто старица сознательно принимала от них последнее себе служение. Она сидела с поникшей главой, и чинно опущенными на колени руками, сияя девственной чистотой, изможденной в трудах старческой плоти. Тогда, от раздирающего душу скорбного чувства, Елпидифора возопила к суетившимся: «Оставьте вашу молву и умилитесь: от века не видано, чтоб мертвец сидел. Почтите ее как святую!»
Тело было вынесено вечером того же дня, по принятому обычаю, в церковь, с пением и со свечами, и торжественно поставлено посреди соборной церкви, на простом монастырском катафалке, где было положено на другой день во гроб, и погребено на пятый день преставления, тогда как не только не являло в себе признаков тления, но еще издавало вокруг тонкое некое благоухание. Достоблаженная Евпраксия погребена за окном главного алтаря Успенской церкви, и покрыта плитой, на которой иссечена надпись собственною ее рукою незадолго до кончины. Избирая себе место для могилы, она просила настоятельницу — положить ее в паперти под стеною, как можно было предполагать, у ног единодушной с нею древней подвижницы, старицы Акилины: но и последнее ее желание не исполнено людьми, тогда как Бог исполнил и совершил во благих все ее желания.
Чудеса.
Теперь должно сказать о том, что было чудного и достопамятного жизни Евпраксии.
Однажды во время всенощного бдения, за двадцать лет до своей кончины, стоя на своем игуменском месте в Успенской церкви, Евпраксия вдруг изменилась в лице, побледнела, помертвела и — упала без всякого чувства на руки скоро поспевших поддержать ее монахинь, из которых первая Елпидифора, взглянув на игуменью нечаянно, заметила необычайное изменение ее лица и подала знак другой монахине. В таком безжизненном состоянии, она была отнесена ими в ее келию, и положена на постель. Одно едва приметное дыхание и теплота у крепко сжатых уст, подавали признак жизни. По внушению таинственного внутреннего чувства, Елпидифора упросила встревоженных сестер удалиться и осталась одна с обмершею. Старицы не могли много ей противиться, как первому лицу по настоятельнице; однако в течение ночи и целых суток, по очереди подходили к келии беспрестанно, желая осведомиться о состоянии матери. Елпидифора должна была часто выходить к ним и всячески уговаривала их не возмущаться, а положить упование на волю Божию и молиться, никак не допуская никого проникнуть в келию, где и сама пребывала в безмолвной молитве над обмершей. К вечеру лицо Евпраксии оживилось, она открыла глаза и перекрестилась; потом поднялась с постели и встала с прежними силами, без малейшего остатка ослабления. «Успокойся», — сказала она Елпидифоре, — «и утешь сестер: вы испугались и подумали, что я умираю. Нет; мне назначено жить еще двадцать лет. Благодарю тебя, мой друг, что ты меня хранила и стерегла.» Но что происходило с нею, и в каком состоянии внутренне находилась она во время суточного обмирания, осталось неизвестно.
Лет за пять до кончины, Евпраксия, идя по монастырю, споткнулась о камень и переломила правую руку. Это случилось пред самым отправлением ее на Абрамовщину, в один из дней, уставленных ею на безмолвие в пустыни. Свидетельницы ее падения и перелома руки были Елпидифора и другая монахиня. Перепуганные, приступили они к ней с услугами сердечного участия: рука ее тотчас вспухла и повисла. Но мужественная жена не обнаружила болезни и, не взирая на слезы и убеждения стариц — не ходить уже в пустыню и заняться лечением руки, она немедленно отправилась и строго запретила за собою следовать или посылать. К ночи подвижница возвратилась с совершенно целою и здоровою рукою, и с ясною улыбкою встретила нетерпеливо и беспокойно ожидавшую ее Елпидифору. «Матушка! Что было с вами?» - воскликнула обрадованная ее споспешница. «Видишь, маловерная!» - отвечала она, - «я совсем здорова.» «Да как же вы дошли?» «Я шла и пела псалом, и не давала себе очувствоваться», - сказала Евпраксия. «Пришедши в пустыню, я левою рукою поставила лесенку к подножию креста, засветила свечу в фонаре, а больною рукою обвила крест и запела: «О треблаженное древо! На немже распяся Христос, Царь и Господь», а сама залилась сладкими слезами, такими сладкими, что и забыла про свою боль. Когда же докончила, то уже не было ни опухоли, ни боли.» Действительно, обе монахини видели опасность ушиба и перелома руки, и потом о исцелении ее прославили дивного Бога, творящего чудеса во Святых своих. За несколько лет до своей кончины, Евпраксия в великий Четверг, как советует всякому христианину св. Димитрий Ростовский чудотворец, пожелала принять таинство соборования елеем. Она приступила к обряду со строгим пощением, и с теплым усердием молила Господа открыть ей силу таинства. Во время обряда, она стояла в церкви, на своем месте, в собрании всех сестер, с устремленными в высоту глазами, неподвижно, и казалась восхищенною неким чудным видением. Обряд совершался соборно двумя монастырскими священниками, выходившими из алтаря помазывать и читать Евангелия. На другой день, по особому к ней дерзновению, Елпидифора осмелилась спросить ее, что было с нею во время таинства. Она открыла Елпидифоре, что Господь явил ей силу таинства, освящающего совершенно душу и тело верующего человека, и сообщила, что всякий раз, когда священники подходили к ней, она видела двух благообразнейших архидиаконов в светлом облачении, которые исходили из алтаря и, приблизившись к ней, поднимали ее на воздух, и осеняли святым Евангелием. А при последней соборной молитве, когда священник взывал ко Господу о возложении руки на главу ее, она увидела простертую над собою таинственную десницу. За два года до кончины, Евпраксия снова повторила обряд над собою, также в церкви, с таким же приготовлением и в великий Четверг, но не имела уже никакого видения и завещала своим, не повторять более обряда над нею.
Сподобилась она также блаженнейшего видения Спасителя на облаках, во время частного молебствия в 1812-м году, бывшего на дворе уважаемого ею ближнего соседа, помещика Томилова, который тогда отправлялся в ополчение. Особенно уважая блаженную Евпраксию,— ценимую их верою по достоинству, а не по одному превосходству ее сана, Томиловы всегда искали ее благословения во всех семейных нуждах и нечаянностях. Любя их простодушное усердие, Евпраксия отвечала им своим благорасположением, и не отказывалась иногда посещать их дом, иногда предрекала им рождение сына или дочери, либо предостерегала их от чего-нибудь неприятного, иносказательно, в виде дружеского совета, который всегда принимал они с доверием. Тем более в то время, исполненное многоразличных опасений, поспешила она разделить молитвы о благополучном возвращении отца семейства и домочадцев к одинокой супруге. Бывшие с нею старицы видели ее погруженною в какое-то восторженное состояние, с поднятыми в небо глазами, неподвижно стоящею посреди всех, во время молебна, и заметили особенно просвещенное изменение лица ее. По окончании его, вошедши несколько в себя, она благословила все семейство и успокоила жену надеждою видеть супруга своего вскоре, легко раненного, что сбылось действительно. После наедине сообщила Евпраксия своей сотаиннице Елпидифоре о чудном видении, какого сподобилась она в своем необъяснимом восхищении ума. Подвижница была зрительницею неизреченного света, блистательнее солнечного, как бы разверзшего небо, в сиянии которого, как бы на облаках, явился ей Спаситель наш, Господь Иисус Христос в пречистом и покланяемом своем зраке. Но ничего более не сказала она из бывшего ей откровения. Из слов ее помещица поняла только то, что сбылось в непродолжительном времени. Достоверно, что она не была лишена дара прозрения, хотя не обнаруживала его открыто. Она проницательно и верно говорила о будущем состоянии своего монастыря, как в ближайшем, так и дальнейшем от нее времени.
Однажды Евпраксия находилась в опасности пострадать от руки злого человека, и не только была спасена хранящим ее промыслом Божиим, но еще и того спасла от вечной погибели. В один дождливый и темный вечер ненастной осени, пребывая на безмолвии в Абрамовском лесу и, по случаю погоды, совершая свое правило в часовенке, неустрашимая подвижница вдруг увидела выходящего из-за угла дощатой перегородки высокого человека, в оборванной солдатской шинели, с ножом в руке; посмотрев на нее пристально, он остановился позади ее на пороге. Евпраксия не оставляла своего правила, и уже по окончании всех своих молитв, обернулась и увидела его стоящим на коленах и молящимся. На вопрос ее, чего он хотел, тот бросился ей в ноги, называя ее святою рабою и угодницей Божией, и умоляя простить и помиловать его. Он рассказал ей о себе, что он провинился в своем полку и, убоявшись наказания, бежал и добрался до Абрамовского леса, где третий день скитается без пищи и покрова. Наконец, в один вечер, он увидел в лесу, между деревьями, восходящий к небу столб, и в надежде найти клад, пошел по направлению света к тому месту, но вдруг, дошедши до пригорка, заметил, что луч поднимался над часовенкой, куда только что вошла старица. Два дня прятался он в кустах и решился потом засесть за перегородку в часовне,— с намерением обыскать ее, ожидая найти скрытые ею деньги, и, наконец — убить. Но непонятный ужас всегда лишал его сил, не допуская тронуться с места. Тогда раскаяние коснулось его души, и он вознамерился признаться старице во всем и просить ходатайства ее к Богу, уразумев из виденного над нею огненного столпа, пребывающую в ней силу Божию. Он просил также избавить его от голода; но подвижница, пребывая в пощении, не могла ничем удовлетворить его и оставила ждать до утра. Возвратившись домой, Евпраксия рассказала Елпидифоре о случившейся с нею встрече и, на другой день рано утром, не смотря на убеждение Елпндифоры — взять с собою провожатого,— поспешила одна в пустыню, и понесла с собою большую просфору и медный рубль денег. Солдат, видя этот скудный запас пищи, усомнился и возроптал. Но старица уверила его, что и денег и просфоры будет для него достаточно до самого Петербурга, прибавив, что если он послушается ее и, положив намерение оставить путь беззакония, с повинною головою возвратится к своему начальству, то не только будет прощен и помилован, но еще вскоре будет произведен в унтер-офицеры. При этом она велела ему напиться из своего колодца и съесть половину просфоры, а другую взять на дорогу; отдала ему также рубль и, поговорив с ним о страхе вечной муки и воздаянии праведных, отпустила его в путь с благословением. Через месяц, или немного более, Евпраксия получила от него письмо, в котором он, ублажая ее святою угодницей и пророчицей, благодарит за чудесное напутствие, с которым он, сытый и довольный, дошел до своего полка, и извещает, что, по ее проречению, он прощен добрым начальником и за исправность и особое отличие по службе, произведен в фельдфебеля, прибавляя, что дает обещание вперед вести себя исправно и честно, и помнить ее наставление.
В другой раз, когда еще Елпидифора сопровождала ее в пустыню, Евпраксия была ограждена явным заступлением свыше вместе со своею спутницею. На вечернем правиле, также осенью, застигла их сильная гроза с вихрем и ливнем. Елпидифора с ужасом помышляла о возвращении в обитель, среди густого мрака ненастной ночи, при раскатах грома и блеске молнии, чрез лес и топкое болото,— и устрашенная, понуждала Евпраксию остаться ночевать в часовенке, затворясь изнутри. Но подвижница не хотела и слышать, поспешая к ночи в обитель, по всегдашней о ней заботливости. Она велела ей ободриться духом и идти за нею, не устрашаясь. Ночь была темпа, без всякого просвета, и выход из освещенной часовенки, по густоте мрака и шума с гулом колеблемых вихрем сосен, казался открытою бездною. Естественным образом не возможно было попасть на дорожку, ведущую с пригорка к колодцу, куда нужно, прошедши немного, повернуть налево и потом спускаться. Скрепя сердце, вышла Елпидифора за крепкою воинственницей, идущею вперед по холму, с тускло мерцающим фонарем; но и тот у самого колодца задуло ветром. Тогда, вместо искусственного слабого огонька, по молитве и вере рабы Божией, ниспослано было чудное озарение топкого света, который по обе стороны тропинки стеною рассекал мрак, и освещал им путь до самой обители, наподобие полосы дневного света. Осеняемые им путницы не были даже смочены дождем, который снова зашумел за ними, по прекращении чудного света, во вратах монастыря. Евпраксия запретила своей спутнице рассказывать о бывшем им заступлении, до своей кончины.
Случалось ей иногда, идя в пустыню, или оттуда, заблуждаться в лесу и сбиваться с пути, что подвижница приписывала зависти и козням противника, ищущего отвратить молящихся от венца за их подвиг. Проходивши несколько лишнего времени по лесу, она всегда наконец находила свою стезю и, не смущаясь, поручала себя деснице Божией, в уповании никогда не быть оставленною в посмеяние врагу. Даже самым хищным зверям и птицам повелено было служить молитвеннице. Однажды, уклонившись в сторону от тропинки, она забыла на кусте повешенный мешец с святыми мощами, и потом никак не могла отыскать его, и не находила того куста. В самом сильном беспокойстве возвратилась она в обитель, и тотчас сообщила о своем горе Елпидифоре. Та, со свойственною ей твердостью упования, умоляла ее успокоиться и предложила тогда же проводить ее обратно в пустыню, в надежде на милость Божию, не оставляющую верующих. Едва вышли они из обители, как над ними взвилась стая галок, летела с криком вперед их, почти над их головами. Должно заметить, кстати, что Евпраксия имела обычай кормить их в монастыре, выходя на крыльцо келии и скликая их: «галки, галки!» и птицы спешили принять пищу из ее рук. Елпидифора с утешением заметила опечаленной Евпраксии о странной суматохе и погоне за ними галок, протянувшихся до самого Абрамовского леса. Они наудачу последовали за воздушными вожатаями, которые наконец опустились, и расселись по ветвям одного большого куста, продолжая каркать с усилием. Елпидифора, по предчувствию, устремилась к кусту, и между зеленью на ветке обрела потерянное сокровище, а галки снова взвились и отлетели от них. Обе старицы с умилением прославили Бога, творящего чудеса и пекущегося о твари: но с того времени Евпраксия не носила уже с собою святых мощей.
Неоднократно поселяне видали подвижницу невредимою посреди лесных зверей, обитавших тогда в густой чаще Абрамовского леса, и часто выбегавших на дорогу. Дворовый человек соседнего помещика, идя вечером с охоты, увидел выходящую из леса Евпраксию, окруженную дикими волками, которые бежали за нею как смирные собаки. Удивляясь необычайному зрелищу, он усомнился и помыслил, что это не просто так – верно она колдунья. Звери, как смышленые, бросились на него, грозя ему своей свирепостью за хулу неверия: но дивная старица начала кричать на них и скликать их к себе, так же как галок: «волки! волки! прочь, прочь!» И человек убежал невредимый. На следующую утреню, он явился в церковь и, после службы, подошедши к ее месту, упал ей в ноги, просил прощения в хуле своей на нее, и гласно благодарил ее за избавление от волков. Так достоверно известно, что Бог покорял бессловесных под ноги строгой исполнительницы Его велений.
Любовь свою к Нему она являла в заповедях, исполняя по возможности самым делом слова Писания: веру обнаруживала делами, надеждою окрылялась в подвигах, в терпении стяжавала душу свою, и всегда была покрыта особым призрением Господним во всех трудах и теснотах своих; любила благолепие дома Господня и усердно пеклась о постоянном его украшении, за что, как писано в начале ее жизни, часто принимала от неразумия и нетерпения подчиненных много поношений за свою расточительность на освещение храма. Однажды при наступлении праздника, Елпидифора, бывшая в то время при свечах, заметила ей о недостатке больших свечей к местным иконам, и просила не зажигать уже их до праздника. Но Евпраксия никак не соглашалась изменить своего обычая — вседневно зажигать их пред образами, а по воскресным дням освещать и люстру. Елпидифора должна была повиноваться, почти негодуя на мать свою. Но накануне праздника, в повечерие, подошел к свечному ящику незнакомый крестьянин, и с поклоном вручил ей сорок рублей, именно на большие свечи к местным иконам и на освещение люстры, приговорив, что он слышал, что почтенная матушка любит всегда освещать свой храм, почему желает усердствовать ей своим приношением.
Упомянем хотя вкратце о неимоверных трудах ее, при постройке колокольни. Она сама ездила в Петербург за колоколом, и оттуда везла его сама, следуя в повозке, в медвежьей шубе, за подводой, на которой он был поставлен. Тогда была суровая зима с сильными метелями. На половине дороги, ночью застигла путешественницу жестокая вьюга с лютым морозом и резким ветром, в такой силе, что ямщики сбились с пути, лошади погрузились в глыбы снега, и стали. От темноты и хлопьев снега не видно было человека, в двух шагах. Невдалеке мелькали огни в селении, и слышался лай собак. Ямщики предложили старице выпрячь лошадей из-под подводы с колоколом, и ими вытянуть ее повозку, с тем, чтоб добраться до селения и переночевать, а подводу оставить на дороги; до рассвета, потому что холод одолевал их. Но Евпраксия никак не соглашалась оставить колокол и, с самоотвержением вверяя себя воле Божией, осталась одна в повозке, а перезябших людей с лошадьми отослала от себя и, укрывшись с головы медвежьей шубой, приютилась внутри повозки. Вероятно дух ее бодрствовал в молитве над немощною плотью, отовсюду проникнутой холодом. Мало этого, забота о колоколе часто побуждала ее раскрываться и всматриваться вперед повозки. Среди лютой ночи, она почувствовала вокруг себя какое-то веяние теплого воздуха: открылась, — и увидела чудный свет, окружавший ее повозку. Укрепленная теплотою, выглянула она, и узрела трех благолепных старцев, приникнувших к ней с видом братского участия. Евпраксия признала в них святых и Богоносных отцев наших: Александра Свирского, Сергия и Германа, Валаамских чудотворцев, как сама сообщила потом Елпидифоре. Когда по утру ямщики вернулись, они уже не чаяли застать Евпраксию в живых, боясь, что она замёрзла. Каково же было их удивление, кода они обнаружили её в здравии и благополучии, согретой, и при этом даже снег вокруг повозки очевидно подтаял. Продолжая благополучно путь свой, спустилась она на Волхов, вышла из повозки, стала на подводу за колоколом и, таким образом достигнув самой обители, с торжеством ввезла его во врата монастыря. Потом, при водружении креста на новой колокольне, Евпраксия приказала поднимать себя на блоках, нарочно для того устроенных из толстых веревок, и восходила на верх, держа обеими руками тяжелый крест. Вися таким образом будто на воздухе, мужественная жена водрузила его своими руками на небольшом куполе, покрывавшем два яруса колокольни.
Заключим наше повествование о маститой старице, еще двумя — тремя свидетельствами, как о святости ее жительства, так и об особенной силе Божией, освятившей самое место ее пустынного молитвенного подвига. Еще в первые годы своего вступления в Успенскую обитель, Елпидифора занемогла горячкою, которая, после выпущения рожками крови, обратилась в странную сливную опухоль по всему ее телу, от головы до ног. Страждущая лежала без всякого движения с затекшими совсем глазами, до лишения света. Душа ее изнывала от опасения остаться слепою, или живым трупом. В сильной горести сердца, обратилась она внутреннею молитвою к Матери Божией и, заснув от изнеможения, увидела себя на берегу Волхова за своим монастырем. Вдруг представилась ей несущаяся на воздухе вдоль реки, чудотворная икона Тихвинской Божией Матери, но направлению к востоку. Елпидифора пала на колени и возопила к св. образу: «Помилуй меня, Мати Божия, помилуй меня!» — и услышала глас от иконы: «Помилую, когда схожу на Абрамовщину.» Пробудившись, она сообщила свое видение матери, тогда только что возвратившейся от своего богомольного путешествия в пустыню, и просила ее на другой день принести ей воды из тамошнего колодца. Евпраксия обещала завтра исполнить ее просьбу, и поспешила уйти к себе. Но вместо того, любвеобильная труженица, в позднее время и усталая с пути, немедленно отправилась обратно в пустыню, сама с молитвою почерпнула ведерко воды из своего колодца и притащила его к болящей; потом сама поставила самовар из той воды, и обмыла ею лицо и все тело своей умиленной до слез споспешницы, нисколько не отдохнув после сугубого утомления. Матерь Божия действительно не укоснела помиловать Елпидифору, ради веры ее и смиренного труда своей служительницы: опухоль спала с лица и всего тела страждущей подобно слупившейся чешуе,— и она прозрела!
Подобное же чудо исцеления уже по кончине достоблаженной игумении, совершилось над двумя болящими. Одна девица в Шлиссельбурге, впала в долговременную болезнь, доведшую ее до конечного расслабления. Ей привиделась во сне пустыня Абрамовская с часовенкой, с крестом на сосновом суке и с колодцем у подошвы пригорка, ясно привиделась,— так, как будто она и действительно знала это местоположение. Рассказывая сон свой посещавшим ее странницам, она осведомилась от них о существовании Абрамовщины и пожелала ехать туда на исцеление. Родные исполнили желание болящей, и она совершенно исцелилась, омывшись водою из освященного колодца и отслужив панихиду по приснопамятной Евпраксии, с поклонением прославленному ее кресту.
Другая малолетняя девочка в деревне, расслабленная, в выздоровлении которой родители отчаялись, видела во сне пришедшую к ней благообразную старицу небольшого роста и тонкого телосложения, в шапочке, в мантии и с жезлом в руках. Старица велела ей свести себя на Абрамовщину, обмыться водою из колодца и отслужить молебен кресту и панихиду по игумении Евпраксии, и тогда обещала ей совершенное выздоровление, которого она точно и сподобилась, по усердном исполнении таинственного повеления являвшейся.
Заключение
Как известно, для канонизации в лике преподобных обычно рассматривается наличие трёх факторов: благочестивая Богоугодная жизнь, чудеса при жизни и по кончине и народное почитание. В случае со схиигум. Евпраксией, как мы видим, всё это представлено в полной мере. Но, к сожалению, всё это было до революции. В настоящее время, как уже было отмечено во введении, имя Евпраксии большинством местных жителей забыто, хотя сохранилось воспоминание о часовне и монахине, к ней ходившей . Чудеса, присутствующие в жизнеописании, совершались до революции, и живых свидетелей не осталось. Её надгробие стёрто с лица земли, и если и происходят чудеса по её молитвам в наши дни, далеко не всегда можно отождествить, от кого пришла молитвенная помощь. Одного не отнимешь – благочестивого жития. Но, впрочем, далеко не всегда забвение местными жителями является признаком полного забвения. В календарях Русской Православной Церкви Заграницей имя схиигум. Евпраксии отмечено на равне с именами святых, празднуемых Церковью в день её кончины (23 сентября ст. ст. – 6 ноября н. ст.). В этом легко убедится, достаточно посетить следующие Интернет-сайты:
http://www.ausorthodox.com/10-99.htm
http://www.ausorthodox.com/calendar/2002/09%202002.htm
http://www.pomog.org/saintlist.shtml
http://www.ikonenland.de/content04.htm
Несмотря на отсутствие акта о канонизации , уже на основании этого, мы можем сделать заключение, что в Зарубежной Церкви схиигум. Евпраксию Староладожскую почитают в числе преподобных жен.
В случае её прославления в нашей Церкви, неизбежно встанет вопрос о святых мощах. Как мы знаем из жизнеописания, Евпраксия была погребена за окном главного алтаря Успенской церкви, и покрыта плитой, на которой иссечена надпись собственною ее рукою незадолго до кончины. До наших дней дошла цветная фотография её могилы, выполненная в 1909 г. С.М. Прокудиным-Горским, она хранится в Библиотеке Конгресса США . По ней место погребения схиигум. Евпраксии может быть установлено с большой точностью. Так же до наших дней не дошло ни одного изображения Евпраксии. Но это не значит, что таких изображений не было. На представленной ниже фотографии видно, что в особой нише на кресте среди цветов присутствует некое изображение в монашеском облачении. Возможно это икона прп. Евпраксии – покровительницы схиигум. Евпраксии, которой она была тезоименита. Но, возможно, что это было изображение самой схиигум. Евпраксии.
Но, как уже отмечено во введении, уровень грунта вокруг храма при реставрации был опущен почти на метр. При этом были уничтожены все оставшиеся надгробия и, даже, сами захоронения, по крайней мере, некоторые из них. Кости монахинь до сих пор лежат разбросанными вокруг храма, втоптанными в грязь. Но всё же есть шанс, что Евпраксия была погребена на глубину более 1 метра. В этом случае её гроб ещё можно обнаружить. Показать или опровергнуть эту гипотезу могут только раскопки на месте погребения. В этом случае, руководящим указанием на то, что это именно гроб Евпраксии, может послужить схимническое облачение, которое, как мы знаем, монахиня Елпидифора тайно подложила под честное ее тело в гробе перед погребением, при условии, конечно, что эта схима не истлела.
Но в любом случае, будут ли обретены честные останки, или нет, схиигумения Евпраксия – одна из величайших духоносных подвижниц благочестия XVIII – XIX веков, достойная прославления в лике преподобных жен Санкт-Петербургской епархии Русской Православной Церкви. Нам надлежит прославлять тех, кого прославил Бог, а Бог прославлял её как при жизни, так и по кончине.
Литература
1. Журнал «Странник» за март 1860 года.
2. «Историко-Статистические сведения о Санкт-Петербургской епархии», СПб 1871, Выпуск второй, изд. Санкт-Петербургского епархиального историко-статистического комитета. (В тексте при ссылках сокращ. ИСС)
3. «Очерки Истории Санкт-Петербургской епархии». СПб., 1994.
4. «Православные Русские обители», Репринт с 1910 г.
5. Краткий церковно-исторический справочник «Земля Невская православная» СПб., 2000 г.
6. прот. Григорий Дьяченко «Искра Божия» М. 2000, репринт с издания 1903 г. Информация представлена со ссылкой на книгу «Третьеклассный староладожский Успенский монастырь», изд. 1871 г.
7. монахиня Таисия «Русское Православное женское монашество XVIII-XX в.в.» изд. Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, 1992 г. (стр. 33-34).
|
ГЕОГРАФИЯ:
ПРЕДПРИЯТИЯ:
СЕЛЬСК.ХОЗ-ВО:
УЧЕБ.ЗАВЕДЕНИЯ:
ТЕЛЕФОНЫ:
НОВОСТИ:
ССЫЛКИ:
НАШЕ ДРЕВО:
